Камень, ножницы, бумага

От современных подростков трудно ожидать особой осведомленности о событиях мировой истории ХХ века. Надеяться можно, но реально ожидать — вряд ли. Поэтому маловероятно, что у потенциального читателя забрезжит понимание от одного упоминании семидесятых годов в Аргентине. А значит будет два способа знакомства с романом "Камень, ножницы, бумага" Инес Гарланд. Можно начать с аннотации, в которой приводится краткая справка о преступлениях аргентинской диктатуры, и три четверти книги гадать, какое отношение зверства военной хунты могут иметь к дружеско-романтическим отношениях главных героев. А можно пропустить аннотацию, углубиться в историю многолетней дружбы девочки из благополучной семьи с бедными соседскими детьми и в финале испытать шок от необъяснимой беды, нагрянувшей в жизнь героев.

Если задуматься, то второй вариант больше похож на то, как государственный террор обрушивается на людей в реальности: привычная и обустроенная жизнь рушится, на ее месте вырастает ошеломляющая задача — преодолеть, осмыслить, заново выстроить постижимый мир. Я уверена, что беларусские подростки после 2020 года эту книгу будут читать на более глубоком уровне сочувствия, несмотря на латиноамериканскую экзотичность, которой густо приправлен сюжет.

История разворачивается вокруг девочки Альмы. Альма живет в коконе абсолютного благополучия: отстраненные, чопорные родители, католическая школа для девочек и полное отсутствие интересов и увлечений в жизни. Вообще ее жизнь, складывается ощущение, обретает краски, только когда Альма с семьей на каникулы и выходные приезжает в загородный дом на небольшом острове посреди реки. На острове по соседству живут друзья детства, а потом и самые важные люди юности — брат и сестра Марито и Кармен.

Дети из бедной семьи, воспитываемые бабушкой Доньей Анхелой, бывали разве что на соседних островках, но границы их мира широки, благодаря жившему вместе с ними дяде по прозвищу Ковбой и его внушительной библиотеке. Ими, волевыми, сообразительными, сильными, умелыми, мудрыми, Альма восхищается и отчасти даже боготворит их. Она благодарна за возможность приобщиться к иной жизни, которая так непохожа на пресную монотонность родительского дома, которая бьет ключом и остается слегка необъяснимой, как толика чего-то эфемерного и необходимого для счастья.

И каким-то образом, взрослея на орбите своих лучших друзей, читая одни с ними книги, обсуждая одни и те же происшествия из мира взрослых, участвуя в одних и тех же детских проделках, Альме не удается выйти из состояния тотального неведения. Единственная ее связь с внешним миром — общение с семьей друзей в загородном доме. К тому же католическая школа делает свое дело: к расцвету юности героиня подходит с экстравагантной помесью сомнительных представлений о христианской морали и отрывочными наблюдениями за отношениями живых, чувствующих людей.

Пока Альма самозабвенно сначала запутывает, а потом распутывает тугой клубок своих отношений с друзьями, она совершенно равнодушна ко внешнему миру. До тех пор, пока он не предстает перед ней в своей отвратительной жестокости. Инес Гарланд стремится показать, насколько легко человек может абстрагироваться от происходящего вокруг, уйдя с головой в личные переживания, и насколько безжалостно и внезапно преступная система может ломать судьбы одних и по касательной калечить других.

На многие возникающие у находящихся вне контекста читателей вопросы дает ответы послесловие. В нем подробнее рассказывается о годах диктатуры в Аргентине, о человеческой катастрофе, масштаб которой полностью раскрылся после ее падения, о попытках близких узнать правду и надежде исправить непоправимое. Послесловие дает возможность иначе взглянуть на некоторые подсказки, разбросанные по тексту романа, понять, что аргентинский читатель видел в намеках намного больше, чем условный беларусский. Оно и ясно: ведь аргентинская военная хунта так далека от нас. И страшно думать: а что, если нет...